Абсолютная выдумка очевидца на основе реальных событий

1 августа

Я долго сомневался, но все же решился поехать. Шагнул навстречу неизвестности, и она привела меня в холл, наполненный людьми и дневным светом. Предвкушая назначенную встречу, сижу в помещении, похожем на чистилище; белые крылатые кареты возносят к небесам, а костяные колесницы отечественного автопрома наоборот... Глупость. Это просто зал ожидания в аэропорту, и суета людей, от которой я так устал дома. Их время спланировано и зафиксировано в календарях, и снуют они теперь мимо меня в разные стороны, чтобы успеть выполнить все пункты своего напряженного графика.

Мелькнул силует Алана в проеме автоматической двери, и значит обещанный покой Южной Республики стал для меня немного ближе.

3 августа

Прозрачная акварель утра утопает в тишине. Хочется взять ее кусочек и тайком припрятать в рюкзак, чтобы затем увезти с собой. Странно все это. Ведь я никогда не покидал родных стен, но, оказавшись вдали от дома, лишь мельком вспоминал о нем последние два дня, столь скоротечно и приятно пролетели эти дни. Сложно передать мое восхищение радушием здешних жителей. Кто угодно на улице может подойти и заговорить с тобой, будто знает тебя всю жизнь, поведать об истории этих земель, о семье, о Боге... Потом пригласить в свой дом, под сень тенистых виноградников, и угостить домашним вином, в искусстве изготовления которого здесь преуспели. Вернувшись домой, я с теплотой буду вспоминать гостеприимство местных жителей. Иногда мне кажется, что я мог бы остаться здесь навсегда. В этом южном воздухе так много жизни...

6 августа

Роман с неизвестностью развивается неожиданно для меня. Стянутая вуаль тайны обнажила настораживающие подробности. Насколько они правдивы и объективны? Я не знаю. Вся картина мне точно не известна. Впрочем, это почти ничего не значит, я живу сегодняшним днем.

Мне рассказали, что Горное племя, чье государство граничит с Южной республикой с трех сторон света, враждует с южанами испокон веков. Кровь на этой земле льется постоянно, и реки крови пропитали здешние земли. Только за последние 20 лет местные пережили три войны. К стрельбе привыкли настолько, что она стала повседневной обыденностью.

Из-за непосредственной близости с зоной конфликта тревожно сжимается сердце, а на душе остается горький осадок беспокойства. Хотя местные успокаивают, по их словам, всего через два дня все должно перемениться к лучшему. Послы нашей страны прибыли поспособствовать мирному урегулированию. Алан полон надежды и слез, которые выступают на лазури его глаз, когда он трепетным голосом говорит о будущем, о своем народе, который вот-вот обретет желанную свободу.

7 августа

Ужинали рано; после, всей улицей, не отрываясь, как завороженные смотрели трансляцию выступления лидера Горного племени Масашвили, заявившего, что будет мир, и соглашение об этом уже достигнуто. Окружающие воодушивились и, сбиваясь в маленькие группы, осторожно зашептались о своем.

Я наивен как новорожденный, но все равно сомневаюсь, что многовековую ненависть можно прекратить в одночасье. Проклятый скептицизм. Самообман надежды преодолеть не всякому по силам, ведь порой — это все, чем мы обладаем. Малость помогает унять собственные страхи то, что завтра должны начаться Олимпийские игры! Во все времена всякая вражда прекращалась на время Олимпиады. В XX веке нарушала это правило только Германия, когда из-за ее агрессивной экспансии игры переносились. Но те времена давно прошли и не должны более повторяться , а значит в Южнореспубликанскую долину и в сердце мое снова вернется покой.

Запись без даты.

Всем нетерпелось проснуться в заветном «завтра», поэтому 7 августа мы легли спать засветло. Но наступило «долгожданное будущее» слишком скоро. Оно с треском и грохотом ворвалось в дома мирных жителей, сокрушая все на своем пути. Ни крыши, ни бетонные перекрытия, ни стены не могли удержать его... Начался массовые обстрел из артеллерийских орудий. Алан рассказал, что стреляли из системы залпового огня «Град», которая запрещена во всем мире. Залп одного «Града» - это около сорока ракет, способных за полминуты накрыть площадь до нескольких гектар. И такая установка была у врага не одна.

Начался ночной кошмар. Это был не бой, а подлое предательское уничтожение беззащитного народа. Сначала раскатистый грохот облаком выкатился из-за холмов и, оглушая, накрыл собой спящий город. Вслед за ним стремительные огненные вспышки стали влетать в дома и всякий раз после попадания здание вспыхивало, словно было сделано из бумаги, и начинался пожар. Реактивные снаряды ложились на город в шахматном порядке, и залп батареи одной за другой вспарывал плоть еще живого города.

Соседям не повезло. Попавший снаряд с напалмом оставил от жилища только обугленные стены. Самым безопасным местом на земле в тот момент был подвал, но в доме Алана такового не было и мы бросились к соседям через улицу.

Увиденное по дороге к спасительному «бункеру» шокировало. Бешенные пляски огня, пылающие и разорванные взрывами фрагменты тел, обезумевшие люди в панике, бегающие во всех направлениях, дома, выплевывающие из себя куски стен и битое стекло - все это заполняло собой некогда тихую улочку на окраине. Непрекращающийся свист пролетающих мимо снарядов заглушал нечеловеческий крик детей и безутешных матерей. На их лицах читался бесконечный страх за безопасность собственного чада. Пробежав свои несколько десятков метров, мы скользнули в подвал, где уже находилось семеро человек. Несмотря на тесноту, нам были рады.

Глаза слипались от усталости, гари и пыли, поднятой в воздух. Никто ничего толком не понимал. Находившиеся с нами дети рыдали и просились к маме. Взрослые молились. От страха и стресса организм быстро истощился, и, как мне потом рассказали, я рухнул в обморок.

Той же ночью...

… Сколько прошло времени с начала обстрела и сколько я провалялся без сознания, никто не сказал, просто не следили. Стрельба ночью не прекращалась. И чтобы как-то себя отвлечь от бушующего вокруг зла, я снова взялся за карандаш.

По-прежнему снаружи слышны звуки стрельбы, которые постепенно превратились для нас в монотонный гул. От затхлого воздуха невыносимо болит голова, но выйти на улицу не решаемся. Электричества нет, но кто-то прихватил из дома свечу и сфера ее оранжевого тепла объеденила нас в круг. В голову лезут мрачные мысли: «Сколько же жителей не проснулись этим утром, сгорев заживо, даже не успев понять, что происходит?». Начало светать и первые белые лучи пробились в наше подземелье. Стрельба стихла и на душе отлегло. Алан принял решение выйти с братом оглядеться, я увязался за ними...

Улицу было не узнать. Только одно строение осталось практически нетронутым среди обугленных остовов фундамента. Хозяин уцелевшего дома спешно собирался в дорогу на стареньком жигуленке, подгоняя быстрее садиться в машину жену и измученных детей, путавшихся в собственных одеждах. Из подвалов стали выбираться на свет люди. Молчали, боясь спугнуть столь долгожданную тишину, но вдруг загудело где-то сверху. Это не был звук артиллерии, и кто-то побежал по улице навстречу этому неведомому звуку со словами: «Это помощь, помощь... Они прилетели, это авиация Российской армии... ». Жигуленок тронулся с места и рванул, что есть мочи прочь из города, прочь от надвигающегося гула.

Авиация была с аэродромов Горного народа. Пулеметные очереди прошлись вдоль всей улицы и черные птицы штурмовиков выклевали из мчащегося автомобиля жизни беглецов. Жигуленок, полный мертвых тел на всей скорости врезался в дерево в конце улицы и затих. Жители бросились в рассыпную обратно в подвалы. Меня на полном ходу сшиб, незаметив, какой-то крупный детина, и я отлетел в полусгоревший подъезд, рухнув навзничь и крепко ушибив голову. Алана и его брата не было рядом, очевидно, они пропустили момент моего падения и не знали где я.

С улицы снова послышались крики и выстрелы. Весь дрожа я подполз к полуоторванной двери и затаился в тени подъезда. Было видно, как в город, после подготовленного артобстрела, входит пехота и тяжелый танк. Двигались они медленно, на бородатых лицах сияли улыбки. Подходя к разрушенным остаткам домов, они кричали что-то на местном языке, вскрывали подвалы, которые удавалось обнаружить, и забрасывали их гранатами. Тех, кто пытался убежать, расстреливали, без разбора, всех: женщин, детей, стариков. Не вооруженных и ни в чем не повинных людей уничтожали безжалостной яростью, которую невозможно понять. Нет слов, чтобы описать то, что творили эти варвары. Тем, кого не расстреливали сразу, ломали или простреливали ноги и бросали живыми под танк. Женщинам и детям отрезали головы. Если попадалась семья, то главу семейства заставляли смотреть как один за одним умирают его дети, жена, мать...

Мне сделалось дурно, желудок силился стошнить, и позывы к рвоте накатывали подобно волнам во время шторма. Сердце билось в ребра, я стремился покинуть этот тонущий корабль как крыса. Но я был парализован увиденным и никак не мог заставить себя отвернуться. В глазах темнело, но сознание я не терял, безропотно наблюдая, как погибель беснующей поступью движется в мою сторону.

Через улицу я заметил Алана, который что-то показывал мне жестами. Я обернулся и приметил, что подъезд в котором я сидел, был сквозной, и в этот момент мне стало чуточку лучше. По-пластунски я пополз в глубину, а за моей спиной разыгрывалась очередная трагедия. Судя по крикам, Алан из своей западни успел разрядить несколько очередей, пока не громыхнул пушечный выстрел танка. Снова все затихло. Я уже выбрался с противоположной стороны дома и со всех ног побежал дворами куда-то подальше отсюда. Найдя укромный угол в глубине очередных развалин, посреди жилых кварталов, я принялся кропотливо фиксировать то, что увидел за последние несколько часов.

Я исписываю карандашом эти страницы и меня не покидает мысль, что это последнее эхо погибающего народа, чьи крики никогда не будут услышаны. Может быть не я, но эта тетрадь расскажет о творящихся сейчас зверствах. Не знаю, вернусь ли я домой, но в воздухе сегодня отчётливо ощущается запах смерти...