Дневник снайпера

Дневник снайпера

В июне-начале июля 2011 года поисковый отряд «Курский следопыт», организованный при Курском кадетском училище, проводил раскопки в местах кровопролитных боев 1943 года в районе Курского выступа. В одном из разбитых прямым попаданием бомбы блиндажей была найдена коробка из-под пулеметных лент, в которой были обнаружены несколько ветхих фотографий, на которых уже ничего невозможно было разобрать, Орден Красной Звезды и полуистлевшая тетрадь в отдельном футляре. Именно отдельный футляр и позволил сохраниться нескольким дневниковым записям в этой тетради. Многие страницы оказались повреждены, обгорели или истлели.

Из содержания записей видно, что дневник вела молодая девушка-снайпер, оказавшаяся в составе войск Степного фронта, принимавшего участие в сражении на Курской дуге с 5 июля по 23 августа 1943 года. По-видимому, последняя сохранившаяся запись была сделана буквально за несколько часов до начала Курской битвы. Нам неизвестна судьба этой девушки: осталась ли она жива или погибла как и многие в те страшные и героические дни? Мы публикуем здесь те несколько сохранившихся записей, которые оказалось возможно разобрать, в том виде, в каком они были занесены в дневник. Если кто-то сможет пролить свет на судьбу автора дневника, просим связаться с нами по адресу Курского кадетского училища.

Вечная слава героям!

15 марта

Сегодня наконец-то произошло событие, которого я так ждала и так внутренне боялась: меня наконец-то сочли годной к призыву на действительную военную службу. Теперь я служу в армии! На руках у меня предписание явиться завтра на сборный пункт. А ведь мне пришлось подделать документы, соврать, что мне уже есть 18 лет, которые на самом-то деле наступят только через три месяца. Но все сошло благополучно, думаю, помогло то, что я много занималась стрельбой в Осоавиахиме и за сданные нормативы имею значок «Ворошиловский стрелок» 2-й степени. А снайперы сейчас, говорят, очень и очень нужны на фронте. Ну, разве, зная это, я могла оставаться дома? Когда вся страна воюет, когда все честные люди на фронте! Я ведь была лучшим стрелком в нашем Краснопресненском клубе.

Только вот мама этого никогда не поймет и не примет. Материнская любовь, правильно говорят, – слепа, а я у нее единственный поздний ребенок. Вот папа – он бы меня понял, нет, конечно, тоже не отпустил бы, но понял, почему я больше не могу оставаться в Москве. Он ведь, как кандидат наук, имел бронь, но той страшной осенью, когда немцы прорывались к Москве, он сам сказал, что в такое время больше не может прятаться за научной степенью и оставаться в стороне, когда решается судьба его Родины. И записался в ополчение… и погиб где-то под Можайском, как нам написал его командир, смертью храбрых. Так что папа бы меня понял, я им очень горжусь. И все же, папа, папочка, как же мне тебя не хватает, мне бы поговорить сейчас с тобой, ты бы меня успокоил. Ведь ты слышишь меня, читаешь то, что я тут пишу? Все же не может быть, чтобы от человека не оставалось совсем ничего. Я даже зашла вчера впервые в жизни в церковь, как мне посоветовала одна опытная женщина. Священник оказался очень добрым и совсем меня не агитировал. Он мне очень хорошо объяснил, что папа, конечно, сейчас постоянно смотрит за мной и все про меня знает, научил как помолиться и дал крестик, сказав, чтобы я его постоянно носила. Вот только мое решение идти на фронт священник не одобрил, но это понятно, он же все-таки церковник, отсталый элемент, ему не понять всего. А мне нужно отомстить за своего отца.

Маме же я так и не решилась рассказать о своем решении, напишу ей с дороги, когда уже будет поздно что-то менять.

10 апреля

Уже три недели я нахожусь в школе снайперов. Нас тут многому полезному учат. Оказалось, что метко стрелять – это еще далеко не все, что должен уметь снайпер. Нас учат маскироваться, бесшумно передвигаться, применять различные уловки, чтобы заставить противника выдать себя, вести охоту за снайперами противника и многому другому. Но так как наша команда особая, все ворошиловские стрелки, то наше обучение всего месяц, осталась последняя неделя. Другие учатся тут по три месяца. Как хорошо, что я в свое время не послушала маму и записалась в стрелковый клуб!

Но есть тут и много смешного. На второй день по прибытии нам выдали новое обмундирование. И в числе прочего – почему-то мужские трусы, семейные, черные. Говорят, других в армии и не бывает. Первые недели две мы без смеха смотреть не могли друг на друга в казарме, пока не привыкли. У меня эти трусы получаются от пупка до колен, у других не лучше. И ходить строем очень смешно получается. Одна девушка у нас метра полтора всего ростом, винтовка немногим меньше нее, и мы хохотали до упаду, глядя как она марширует с трехлинейкой, пытаясь тонким голоском петь, не петь, а пищать, «Катюшу». Но стреляет зато она здорово, почти так же как и я, а я и здесь считаюсь лучшей, чему и сама удивляюсь.

9 июня

Три недели я уже на фронте, даже как-то и пообвыкла уже. Нас тут целый взвод девушек-снайперов, они мне многое объясняют. Ходила несколько раз в поиск, в засаду, но еще ни разу не стреляла. А вот в меня стреляли. И попали. Очень неудачно все вышло, в первую же неделю получила ранение, пуля вскользь лизнула по левому плечу, даже и боли особой не было. А девчонки говорят, что наоборот, мне очень повезло, потому что стрелял немецкий снайпер, который уже целый месяц держит в напряжении весь наш участок фронта, более ста наших бойцов убил уже, даже нескольких офицеров. И никак его подловить не могут, хотя постоянно специально за ним охотятся. Но все правильно, меня ведь не могут вот так просто взять и убить, я ведь еще ничего не сделала, не отомстила.

11 июня

За мной тут повадился ухаживать один капитан из взвода разведки. Каждый день приходит, цветы приносит. Красивый, вежливый. Девчонки смеются надо мной, говорят, что я на фронт подалась, потому что в тылу мужиков не осталось. А я ведь и не целовалась еще толком, не знаю, можно ли считать то, что у нас с Лешкой было в 10 классе, я и не почувствовала ничего, мне кажется, он и сам не умел целоваться. Я слышала, он сейчас тоже на фронте, жив ли? А с капитаном мы несколько раз гуляли, но ничего такого я ему не позволяла.

14 июня

Вчера произошло что-то невероятное. Я просто не верю в произошедшее, да и все остальные тоже. Я сделала свой первый выстрел в сторону врага. И этим выстрелом я убила того самого фашиста, который меня ранил. Мы вели на него охоту, и девочки оставили меня для прикрытия, сказав, чтоб я не высовывалась и не мешалась, а смотрела как и что они делают. А я взяла, да и устроила просто ради развлечения самую обычную ловушку, которой нас учили в снайперской школе, – с солнечным зайчиком, и он на нее попался. Силой обратной отдачи его выбросило из укрытия, и я могла хорошо рассмотреть его в оптический прицел. Совсем молодой, лет 20, наверное, русоволосый. Я потом долго сидела одна за блиндажом и прислушивалась к своим чувствам. И ничего! Ничего я не чувствовала, кроме одной единственной мысли: что все правильно, что так им, гадам фашистским, и надо, никто их не звал на нашу землю. И мне их нисколечки не жалко. Папочка, я открыла им счет за тебя.

А наш штабной писарь сказал мне, что командир уже отправил представление на меня, чтоб меня наградили Орденом Красной Звезды. Он говорит, что я могу считать это дело решенным. Об этом снайпере уже в штабе фронта слышали, хотели прислать против него спецгруппу, а я его убила.

19 июня

Вчера у меня был день рождения. Я не выдержала и рассказала девочкам, а они взяли и устроили мне праздник с угощением. Мы пили чай с печеньем, и вдруг опять пришел капитан, его Коля зовут, Николай. Он тоже пил с нами чай, потом принес откуда-то спирта, девочки пили, ну, и я попробовала, я же теперь взрослая, и почти орденоносец. Поначалу было мерзко, а потом стало весело и легко. Мы снова гуляли с Колей, а потом в лесочке, где стоит зенитная батарея, долго-долго целовались. Ох, как же это оказалось здорово! У меня до сих пор губы ноют. Он, конечно, хотел большего, но я решила: пусть хотя бы предложит замуж за него пойти, а там посмотрим. Девчонки меня на смех подняли, говорят, вот убьют тебя, так и не узнаешь никогда, каково это с мужиком. Грубые они какие-то иногда, хоть и хорошие.

1 июля

Вчера, когда нас никого не было, в наш блиндаж попал снаряд и убил мою Машку. Это моя любимая кукла, которую я взяла с собой. Почему-то мне это было очень страшно. Я рыдала над ней часа три. Навзрыд, взахлеб. Глядя на убитого мной немца, не плакала, а тут просто заходилась. Было страшно, и очень жалко себя. Ведь это и меня могло так, снарядом. Но ведь этого и не может быть? Я же не могу умереть?! Мне всего 18 лет, как не хочется умирать так рано. Я еще, собственно, ничего в этой жизни не видела, ничего не знаю. Вот, познакомилась с Колей, капитаном, он такой замечательный! И любит меня, я знаю. Они ушли за линию фронта, за «языком», мне Люся, связистка штабная, по секрету сказала. Должны были уже 3 дня назад вернуться… Господи, что же это такое! Господи, да не надо мне предложений замуж, лишь бы вернулся, лишь бы живой, я все для него сделаю.

Девочки не утешали меня, но помогли мне похоронить Машку в том самом нашем с Колей лесочке. И никто не смеялся надо мной.

4 июня

Он вернулся! Живой. И мы снова гуляли с ним в нашем лесочке. Я была счастлива. Я и сейчас счастлива. И пусть девочки больше не посмеиваются надо мной, я теперь все про ЭТО знаю. И это оказалось совсем не страшно. Когда любишь, ничего не страшно. Но много писать об этом боюсь, вдруг кто прочтет.

Скорей бы война закончилась. Как хочется жить. Какая счастливая и настоящая жизнь ждет нас с Колей. Мне так хочется, чтобы и все были счастливы. Папочка, как жаль, что тебя не будет с нами в той, будущей прекрасной жизни…

Заканчиваю пока, объявили тревогу. Все говорят, что вот-вот начнется наступление, толи наше, толи фашистское. Грядет что-то страшное. Меня ведь не могут убить, я-то точно это чувствую… и все же… Не знаю, вернусь ли я домой, но в воздухе сегодня отчетливо ощущается запах смерти...